В
предгорьях Енашимского Полкана
наступила зима. Это значит, что два
месяца летних дождей сменились
десятью месяцами зимних
снегопадов. Толщина снегового
покрова к весне достигает здесь
трёх- четырёх метров. Ёлки, пихты, с
трудом выросшие на скалистых
склонах предгорий, заметает снегом
по самые макушки, и всё вокруг
превращается в безжизненную
пустыню. Ни птичка не пролетит, ни
зверь не пробежит, а если вдруг
ветер прошумит в распадках, слышно,
будто завоет кто-то, да и опять
мертвое безмолвие. Скрылся Полкан в
белом мареве снегопада и которую
неделю то метёт, то просто падает
снег.
Тем временем, под
снегом, под ветками деревьев, идет
жизнь своим чередом. Это
трудяги-сеноставки, небольшие
грызуны, похожие на маленьких
сусликов, размером с белку,
наделали в рыхлом снегу ходов от
одной кучки запасённого корма к
другой- и живи, не тужи! Корм, что они
запасают, обыкновенное сено, и
потому их называют сеноставками. И
всё бы хорошо им жилось, да каким-то
образом про это дело разнюхали
соболя. Собравшись, наверное, со
всего края начинают здесь свой
праздник жизни. В результате
поголовье травоядных значительно
редеет, и соболь мигрирует в другие
кормные места.Но пока зима только
началась, и под разлапистую ёлку,
зачуяв лёгкую добычу, нырнул
соболёк. Потихоньку пробрался вниз
вдоль ствола ели. Затаился,
прислушался: удивительную компанию
он обнаружил здесь. Две сеноставки,
гладкие, упитанные- ужин и завтрак,
облизнулся соболёк- о чём-то
разговаривали между собой. «Перед
ужином и сном не помешает хоть
чем-то развлечься»- подумал он.
-Я так и
знала, что этим закончится,-
убивалась сеноставка, судя по всему
мать
-Ну
посмотрите на неё…
Здесь же, зарывшись в
заготовленное на зиму сено (так вот
откуда такой противный запах)
свернувшись калачиком, лежала
собака, почти без признаков жизни.
Вот это да!
Людей нет на сотни
километров и вдруг- собака. Позже
точно такую же картину он обнаружит
ещё в нескольких местах…
-Ну посмотрите на неё,
нашла место,- возмущалась мать, даже
не догадываясь, что жива ещё
благодаря природному любопытству,
свойственному соболиной породе.
Вторая сеноставка, посправней,
поупитанней, согласно посвистывая
и зажимая нос лапкой, отвечала
нараспев:
-Да уж
мам-а-ан, теперь я это сено есть не
буду.
-Однако,
какой у меня разборчивый завтрак,
-подумал соболёк, сильно
озадаченный тем обстоятельством,
что собака, вечный и верный спутник
человека, вдруг оказалась в этом
месте да ещё в эту пору. Старшая
сеноставка между тем продолжала:
-Это
нахальная Берия- вздорная
собачонка, в начале лета её
привезли люди-геологи, ты ещё
маленькая была. Как снег на голову
они свалились с палатками,
тракторами, вонючей соляркой и
собаками. Среди них была и эта
пакостная собачка, по кличке Берия,
с темными ободками вокруг глаз, как
будто очками, породы совсем
неизвестной.
Соболёк
знал, что значит неизвестная
порода. Это когда уходишь запросто,
верхами, оставив с носом и
пустолайку и человека. Другое дело,
если на хвост сядет порода типа
лайки северной. Ему живо
припомнился такой случай: гонка со
смертью продолжалась до глубокой
ночи, и только плотный снегопад
спас его шкурку от знакомства с
правилкой в избушке охотника. Вот
что значит порода.
Оказывается, тут были
геологи. Тоже порода у людей, где
только их не встретишь, но лучше не
встречаться. Разденут, не моргнув
глазом. Собаки с ними так, ерунда, но
попадётся среди них , что
называется «бритва», и, ноги мои
ноги, уносите мою шкурку. Люди тоже
бывают разной породы, всё чаще на
пути соболька попадаться стали
лесорубы. После них в тайге разгром,
хаос и, судя по остаткам в помойках,
они не прочь сожрать даже своих
четвероногих друзей. Припомнил
соболёк, дед рассказывал, а он бывал
за тыщи вёрст от сюда, что есть
такая порода людей и друг друга
схряпают ни за здорово живёшь! А
ягодники, грибники, рыбаки,
охотники, кого только нет- все
прутся в тайгу, всем что-то надо и от
всех один вред. Наверное, страшнее
человеческой породы нет никого в
этом мире.
Сеноставка между тем:
-Всё лето
геологи гудели, воняли, травили всё
живое, будоражили собаками
окружающую тайгу, ни минуты покоя! С
утра выйдем из норок на работу,
травку рвём себе, да по валёжинам,
кочкам раскладываем для просушки.
До вечера надо ещё успеть собрать в
кучку под ёлку, потому что к вечеру
всегда дождь. Так нет, несётся стая
бездельников, пустолаек, разгоняя
всех и вся на своём пути. Пустобрёхи
несчастные, прихвостни
человеческие, баловни судьбы.
Нажрутся жирных отходов от
хозяйского котла, выспятся всласть,
подерутся от скуки и айда в тайгу. С
грехом пополам сено поставили, а
кое-кто из собратьев даже
поплатился жизнью. Молодёжь
повадилась туда же, и от родной
доченьки вместо нежного и
ласкового «мамочка, мамуля», через
губу на распев: «Ма-а-ма-ан»… Пришла
под утро и, на предложение умыться и
пойти как все на работу, заявила,
что в нашем ручье даже ноги мыть
больше не будет- там тракторист
воду пил, а работа как волк, её лучше
не трогать. От самой подозрительно
воняло соляркой и жидкостью,
остатки которой попадались в
бутылках, что разбрасывали геологи.
«Ох уж эта молодёжь. Грамотная
стала. Одним днём живут!» -
Причитала мать,
-Хорошо,
что снег повалил, наверное, враг для
геологов, они так же внезапно
исчезли, как и появились. Осталось
несколько человек, да стая собак.
Найда, Тарзан, Пуля с прибылыми,
Серый, Жулька, Берия вот. Потом
вдруг просветлело, показалось
солнце, прилетел вертолёт.
Радостные труженики закидали в
него свои пожитки и унеслись по
распадку, вдаль. Совсем. А эти-то
прихвостни, расползлись, кто куда,
по пушистому бездонному снегу,
когда вертолёт садился, да так и
остались. Как им теперь без
хозяйского котелка? Наверное, нет
никого подлее человеческой породы.
Берия
здесь устроилась. Залезла в самое
хорошее сено, свернулась
калачиком, ухо к верху повернула,
чтобы не прозевать, когда люди
вернутся. Который день лежит…
А в
голодном и холодном теле собаки
догорала искорка жизни, столь
слабая, что уже не было сил
повернуть голову или двинуть лапой.
Несчастная собачья душонка вот-вот
готова была покинуть свою хозяйку,
и только надежда, что появится
вдруг человек, погладит, почешет за
ухом, пододвинет запашистую чашку с
тёплой варёнкой, удерживала её.
Тем
временем наступила ночь. Над
редкими верхушками ёлок показалась
луна, желтая от мороза, что забирал
всё крепче и крепче и пробрался
даже к нашей компании. Соболёк
потихоньку зевнул, «Однако, пора
ужинать» - подумал он. Сеноставки
тоже засобирались к другой кучке
сена, под другую ёлку,
-Пусть
несчастная спокойно умирает, всё
равно геологи появятся только
весной,- сказала мать, мстительно
обратившись к собачьему уху, и
чему-то удивлённо пискнула.
-Что ты
ма-ама-ан?,- Повернулась к ней дочка
и, почуяв на своей шее чьё-то жаркое
дыхание, тоже удивлённо пискнула.
Две маленькие, будто искорки,
сеноставочные душонки вылетели из
своих тел и устремились
наперегонки вдоль сучковатого
ствола ёлки вверх, к желтой
морозной луне. Душонка собаки
подалась было следом за ними, да
запуталась, несчастная, в густых
еловых сучках и теперь ждет
сильного порыва ветра, чтобы помог
выбраться. Потому с тех пор, как
подует в распадке ветер, так будто
завоет кто-то. А может это какой-то
чудак привязал к дереву пустую
бутылку…